Она всегда приходила утром. Вот и сегодня, спускалась по крутой тропинке и пристально вглядывалась в морскую даль, словно там искала ответ на мучивший её вопрос, как жить дальше. На берегу моря было пустынно, холодный ветер гнал волны, вспенивая, и с силой бил ими о берег. Кое-где валялся мелкий мусор, ветер, в холодном неистовстве, тарахтел пустыми банками из-под пива. Галька хрустела под ногами. Свинцовое море бушевало, и даже не верилось, что летом оно дарило благословенную прохладу и негу.

Женщина невысокого роста, одетая в лохмотья, подошла к морю, зорко вглядываясь вдаль и улыбаясь ему, как собеседнику. Потом начала раздеваться, сбрасывая одежду прямо на грязную и мокрую гальку, не заботясь о том, что она испачкается. Оставшись в белье, она вошла в воду. Волны ударялись о её ноги, но женщина не ёжилась, не ойкала от холода, она ловко нырнула и, каким-то немыслимым образом вынырнув, стала покачиваться на волнах. Плавала долго, потом исчезла под водой и появилась у самого берега, стремительно убегая от настигающей волны. Успела выйти прежде, чем волна сбила её с ног. Она победила, и шла к одежде уверенным шагом, с чуть горделиво поднятой головой. Но споткнувшись взглядом о тряпьё, лежащее на гальке, сникла, с отвращением натянула на мокрое тело лохмотья. Встряхнула головой, словно отгоняя от себя тяжёлый дурман, и повернулась лицом к морю. Смотрела так сосредоточенно, словно вбирала в себя его мощь, любовалась его холодной борьбой с ветром, и море в который раз возвращало ей силы.

Попрощавшись с морем, стала подниматься по тропинке вверх к дороге. Шля женщина, опустив голову, но на лице её светилась тихая радость, словно сквозь тучи на несколько минут выглянуло неяркое солнце. Она не подозревала, что за ней наблюдают.

– Ну, красавица, привет! Как дела?

Женщина вздрогнула, подняла голову. Перед ней стоял высокий мужчина. Ветер трепал его рыжие, пересыпанные сединой кудри, дорогая кожаная куртка подчёркивала сильные плечи, всё ещё стройную фигуру. Но на лице застыла чуть брезгливая гримаса, искривились узкие губы, обнажились мелкие злые зубы. И он уже не казался таким ладным, как на первый взгляд.

Лёгкая радость слетела с лица нищенки. Оно слегка погасло, что-то тяжёлое и давящее шло от рыжего, и она приняла эту тяжесть.

– А, это ты, муженёк? Когда же ты крови моей напьёшься? – спросила и усмехнулась. А он буравил её маленькими глазками с белёсыми ресницами и небрежно отмахнулся от её вопроса.

Но она продолжила: «Ты всё тешишься? Чего тебе ещё от меня надо? Осталась только жизнь, бери её, не жалко».

Рыжий иронично одобрительно кивнул головой:

– Да, характер твой как был, так и есть. Гонор тебя не покидает.

– Да уж всё покинуло. Что тебе неймётся? Богат же, женщину себе нашёл, живёшь. Квартиру у меня забрал, на улицу выгнал. Всё мало, – она говорила задумчиво и терпеливо. Стала зябко ёжиться, притоптывать ногами. Кроссовки продырявились, из них выглядывали посиневшие пальцы. Он стоял перед ней сытый, благополучный, но какая-то неведомая сила держала его около этой нищенки.

– Не знаю, чего мне неймётся, – как-то тоскливо выдавил рыжий. – Уж я тебе заплатил сполна. Не надо было тебе уходить от меня. Столько лет прожили. А ведь ты меня по ночам Фёдором называла. Надо же было мне ляпнуть, что с Фёдором я тебя развёл! Поверил, что ты гуляла. Дурак!

Она слушала его безучастно. Потом стала испытующе вглядываться в его лицо. И он прочёл в её глазах презрительное изумление.

– Откуда в тебе столько дерьма? Мама твоя славилась гостеприимством и душевностью. Видимо, в папаньку. Отцепись от меня, а? Как ты мне надоел! – и она устало вздохнула.

– Федька твой приехал. Небось, знает, где купаешься, жди гостя, – он уже язвил, но тоже как-то устало.

– Валя, как же я тебя обидела, если ты жизнь положил, чтобы отомстить? – она рассматривала его из своей отверженности, как бессмысленное существо, достойное сожаления. И это почувствовал рыжий.

Он дрогнул и как-то беспомощно ответил.

– Я же тебя так любил. И квартиру забрал только для того, чтобы ты ко мне вернулась. А ты предпочла умирать от голода и стать нищей.

– Валя, хватит, я устала и замёрзла.

Он торопливо полез во внутренний карман куртки, достал оттуда чекушку водки и протянул её нищенке.

– Выпей. Согреешься.

Она резко отпрянула, глаза её сверкнули, щёки вспыхнули.

– А вот этого ты от меня не дождёшься. Не пью.

Злость у рыжего прошла. Ядовитые слова кончились, он смотрел и смотрел на неё, ставшую прежней. И впервые за эти годы стыд заполнил его душу. И он выдохнул:

– Что же я с тобой сделал! Прости меня, если сможешь!

Она печально и спокойно, не сказала, а словно милостыню подала:

– Бог простит.

– Болен я очень. А умирать сволочью не хочется. Снишься ты мне, как в молодости, мучаюсь я. Понял, за что болезнь получил.

Она никогда прежде не слышала в его голосе раскаяния и боли.

– Прощаю, теперь иди!

– Спасибо, что от чистого сердца. Только это не конец. Купил я тебе комнатёнку маленькую. Пойдём, покажу, да и ключ и документы отдам.

Она схватилась рукой за сердце. Побледнела. И еле слышно произнесла:

– Неужели человеком стал?!

– Пойдём.

Они дошли до старого двухэтажного дома. Рыжий открыл ключом дверь, и они вошли в небольшую комнату, обставленную простой мебелью. На полу стояла объёмистая клетчатая сумка.

– Там одежда, – тихо сказал Валентин и посмотрел на нищенку. Лицо её светилось таким счастьем, что он не мог оторвать от него глаз. Ему так захотелось, чтобы она поскорее переоделась, привела себя в порядок, а потом напоила бы его чаем. Сидели бы они и разговаривали, как это было много-много лет. Он всегда чувствовал себя с ней комфортно и уютно. Добродушная и спокойная, она умела утихомирить его раздражительный и гневливый характер. Но вернуть это было невозможно. Он переступил все границы в порыве своей мстительности. Надо было уходить. Валентин закрыл глаза, пытаясь хоть на секунду почувствовать прежнюю радость от её присутствия, и как бы оттуда, издалека, глухо произнёс:

– А глаза у тебя, как и были – небо чистое.

Повернулся и вышел.

Она закрыла за ним дверь. Подошла к столу. На столе лежали все пропавшие её документы и сберкнижка, на которую шла вся её пенсия (а она голодала всё это время и просила милостыню), и права на квартиру, на её имя. Теперь у ней было имя, звали её Нина Егоровна.

Нина Егоровна спрятала все документы в шкафчик, висевший на стене, в сумке нашла новое бельё и халат, бросилась в ванную и долго-долго мылась в горячей воде, наслаждаясь забытым запахом шампуня. После оделась, сунула лохмотья в пакет, вышла из дому, нашла мусорный бак и выкинула их. Вернувшись домой, открыла холодильник, там была немудрёная еда, напилась чаю с бутербродами, постелила чистую постель и, блаженно улыбаясь, легла спать.

Заснула Нина Егоровна сразу. И снилось ей море, оно шумело и шумело, и было так спокойно на душе. Она слышала запах водорослей. Лёгкий и тёплый ветер словно нёс её на крыльях над волнами. Бескрайняя сине-зелёная гладь простиралась под нею, и было просторно и крылато на душе, она летела над этой гладью, и не было конца и края морскому простору, как и человеческим страданиям и радостям. Бури на море сокрушают корабли и человеческие жизни. Кто-то спасается во время шторма, неукротимо борясь за жизнь, но даже самые страшные штормы утихают, и отважные пловцы достигают берега. Не все, конечно, но женщина, любившая море, боролась, насколько хватало её сил.

А утром, когда Нина Егоровна собиралась уже идти на море, раздался звонок. Насторожённо, подошла она к двери и спросила:

– Кто?

Мужской голос ответил:

– Фёдор.

С трудом открыла замок, и Фёдор вошёл в дверь. Нина Егоровна успела заметить: постарел, пополнел, чуб седой, а брови чёрные. Фёдор захлопнул дверь, прислонился к ней спиной и молча смотрел на Нину Егоровну. Перед ним стояла его одноклассница, мастер спорта по плаванию, гордость школы, его первая любовь и жена. Теперь эта пожилая женщина была мало похожа на ту Нину. И чем дольше смотрел на неё Фёдор, тем сильнее билось его сердце. Морщинки, такие незнакомые, и такие знакомые синие глаза. Он протянул к ней руки и с трудом выговорил:

– Ниночка…

Она качнулась, но он успел её подхватить.

А потом они пили чай, а Фёдор вспоминал о встрече с Валентином:

– Валька мне всё рассказал, я его чуть не убил. А он мне: «Чем умирать мне в муках, – лучше убей». Да что искать виноватых, сам хорош. Да, дружки у тебя, Нина, что надо…

Она горько улыбнулась, но сразу смахнула эту вырвавшуюся печаль и засмеялась:

– Да что старое вспоминать? Расскажи о себе.

– Живу на Севере. Сейчас на пенсии. Женат. Сын – музыкант, внучка – студентка. Как говорят, всё путём. Да вот, потянуло домой. Скучаю по морю, по городу детства, – помолчал и добавил, – часто вспоминаю тебя.

Она встала со стула, подошла к сидящему Фёдору, взъерошила его волосы, провела ладонью по лицу, такому обветренному, родному. Фёдор боялся пошевелиться, но его отрезвил голос Нины:

– Пойдём на море, Федя.

А на море он снова увидел свою прежнюю Нину, смелую и бесстрашную.

Когда она вышла из воды, Фёдор укутал её полотенцем, обнял и прошептал:

– Ах ты, птаха моя, с перебитым крылом!