*  *  * 

 

Мудрый лес губами молчит молебен 
в тихий воздух вечера, в час, когда 
поджигают звёзды на страшном небе, 
и в ручье звучнее шептун-вода. 

Я смотрю с балкона на сумрак сонный, 
вспоминаю всё, что стряслось, и вот, 
видно, сокол этой тоски балконной 
в клочья сердца пушную зверушку рвёт. 

Всё погибло, может быть, но остался 
жёлтый вереск, сосны, да неба синь, 
да стихов печальных сырое мясо, 
да сама вот эта старуха-жизнь. 

Что же делать с этой визгливой тварью, 
у которой тромбы в густой крови? 
Так вот станет лето осенней хмарью, 
серым пеплом – скомканный черновик. 

Но возьму воды родниковой, сладкой 
и пойду заваривать чай с листом 
земляники, чтобы сухой тройчаткой 
смерть угрюмо плавала в золотом. 

А ещё добавлю имбирь толчёный, 
чтобы влажный, мчащийся к полюсам, 
ветер дул на мой день рожденья чёрный. 
Прочь, голодный сокол тоски сапсан!