Афина у нас кошка сплошь «символическая». Это меандр сразу обратил на себя внимание. Дальше, с её ростом, проявляются и другие символы. Как то, меандр преобразовывается в лабиринт с Минотавром в центре. На одной лопатке «око Ра», что-то намечается на другой (ещё не оформился узор. Когда же она смирно лежит «сфинксом»), — на спине отчётливый крест.

Работает она во всю и на полную мощность. Целыми часами носится, как угорелая, шкодит кошмарно. Едва кто-то приходит, она меняется, в зависимости от человека. То при звонке сидит у самой двери и потом «липнет». После таких гостей очень долго, часа три ходит, а больше лежит квёлая, задумчивая. Другой раз только мельком глянет на вошедшего, сделает «визит вежливости» и уйдёт по своим делам. А то и вовсе не подходит, но потом опять квёлая. Так определяем людей по энергетике. На последних теперь ставим щит и отторжение. С первыми приходится «окукливаться» и «зашториваться».

А тут мне третий день (точнее, ночь) идут какие-то символы, а я не разберусь. Первый был во сне. Драгоценный камень с голубиное яйцо, и по форме тоже. Не алмаз, но тоже сверкает, отверстие для крепления у него в широком основании; там он умеренно густого цвета морской волны. Постепенно цвет сходит на нет, оставаясь в зелёно-голубом, зелёном диапазоне, не сползая в синий, зелёный, жёлтый. Заострённый кончик прозрачен, в нём концентрируется луч всех отражений всех граней (очень многочисленных и разных по форме и размеру) камня. Я держу его между средним и большим пальцами, найдя, отмыв. Не любуюсь, сосредоточенно осматриваю. Это — оружие. Это — аккумулятор, похлеще в тысячи раз Голубого Креста. Голубой Крест — жалкое производное «Яйца» — оно первооснова той энергии, что заключена внутри этого переплетения граней. Мне как-то возвышенно-тревожно. Когда сон уходит, камень находится у меня.

Следующее — не сон, а перед сном видение. Опять же, я обменивалась впечатлением с Лёшкой, он недовольно ворчал «не лезь в эти дебри, смотри и всё». Очень старинная золотая монета, на ней какой-то замысловатый символический узор флорический. Я знаю, что мне надо эту монету взять, но она от меня на расстоянии, я её не вижу полностью, словно она под горкой других предметов, очень древних, покрытых патиной старины, в то время как эта монета видится как только недавно отлитая (не очищенная от патины, а — новенькая). Посторонние предметы видятся нечётко, туманистыми наплывами, а она, хоть и не полностью, постоянно находится в центре, сияя чистотой и чёткостью узора.

Ну, что ж, посмотрела, запомнила, да и спать пора.

Сегодня я в заброшенном саду собирала плоды. Для Лёшки. Вишни, абрикосы… Потом увидела у изгороди кем-то оставленный пакет, в нём лежали крупные зелёные груши, такие снимают твёрдыми и дают дозреть на шкафах или под кроватями. Эти испорчены: каждая надкушена. С ними вместе оставлены бывшие хорошими, целыми, но теперь немного примявшиеся, осаждённые муравьями, которых, однако, я легко стряхиваю, непонятные плоды. Я не пробую, на вид они словно персики в гибриде с абрикосом и… корольком. Я их перебираю, стряхиваю муравьёв и перекладываю, очень осторожно, в свой пакет. Здесь тупик из изгородей, ветви деревьев свисают из-за всех изгородей.

Этот тупик трансформируется в тупик коридора помещения с двумя дверьми справа и с окном в коротком конце. Из дальней двери выходит мужчина средних лет, среднего роста. Я вслух припоминаю, откуда я его знаю. Он становится ростом под высокий потолок, очень важно косится вниз на меня: «Спросите обо мне у Валерия Яковлевича». «Я с ним не тусуюсь! — смеюсь я вослед ему, уходящему по коридору. — Я — Татьяна Левченко». Из второй, открытой двери, выбегает седая женщина и заманивает меня восторженно, но с толикой собственного достоинства. Пытается договориться о моём выступлении перед поклонниками. Но мне вдруг становится очень скучно и неинтересно. «Что-то кошка не прыгает, — думаю я, — а ведь уже пора просыпаться». Просыпаюсь, сгоняю с ног Афину и укоряю её: «Ты почему не прыгаешь?!»