…И, наконец, становится не важным: оставишь ли ты сколь-нибудь заметный след в литературе. Это уж действительно, как любит повторять Лёшка, «пусть наши биографы потом разбираются». Творец творит потому, что он просто не в состоянии не творить. Самые великие мудрецы ничего не писали: за них писали ученики (для памяти, для передачи другим ученикам и последователям). Категория истинных писателей — они, конечно, мудры, но они не более чем передатчики мыслей великих мудрецов. То же самое: плебеизация Учения, Знания. (Вот и расшифровался смысл моей фразы, сказанной Лёшке 21 марта 1993 года: «я — приёмник-передатчик»). Забавно, что никогда всерьёз, тщательно я над смыслом этой фразы не задумывалась. Тем не менее, ответ на вопрос нашёлся. Сам по себе. Как очередное подтверждение: мысль, «запущенная» в ноосферу, обрастает себе подобными и возвращается к своему породителю, неся ему дополнительную информацию (пошло энергетическое подтверждение: толчок в сердце!)

В принципе, Заболоцкий был прав, уничтожая труды, казавшиеся ему «негодными». Это была забота физического плана: именно, оставить след в литературе. То же, что он посчитал негодным, могло быть понятно более низким слоям людей, кто не сумеет расшифровать его знаменитые «…что есть красота…», «не позволяй душе лениться…». Ведь уничтоженное им — было путём к этим строкам, то есть, более простые, более наивные решения.

И вот уже раскрывается глубже булгаковское «рукописи не горят». Горит бумага с нанесёнными на неё знаками. Мысли, позволившие эти знаки сочетать на бумаге, — неуничтожимы. Они продолжают жизнь в ноосфере. Когда их создатель умирает физически — к тому времени они уже являются достоянием многих, основанием и дополнениями к другим равнозначным основаниям, сложенные в готовый узор, складывающиеся в новые.

Поэтому: что толку уничтожать?! Если написал — пусть потомки разбираются. А коль не хочешь, чтобы твои поиски кто-то прочитал — пиши, записывай лишь то, что уже даже тебе кажется завершённым.

Нелегко это. Потому что на момент рождения творения оно кажется «о-о-о!» Но уже через неделю, месяц, год видишь его наивность, несовершенство.

Уничтожить! (..?..) Помилуй Бог! Зачем? Твой Путь с указателями твоего Пути высвечен ими позади. Ты всё равно уже не вернёшься, для чего же оглядываться? Твой Путь — вперёд и вверх. В этом Пути нет возможности и нужды оставлять «надёжные тылы»: коль ты идёшь, значит, они надёжны. Иначе бы ты не прошёл «досюда». Оставь же их, не шурши старыми рукописями. Огонь горящих рукописей не высветит тебе последующего Пути и не сожжёт пройденный отрезок. Всего лишь потешит тёмную сторону твоей сущности: твоя забота о «что люди скажут» — мелкое тщеславие. Это тщеславие уничтожается не горящими рукописями, а оставленными, забытыми, потерянными. Тобою.

Найдут, прочтут, воспримут их те, кому они нужны, кому они станут вехами на их Пути.

Труд писателя-творца (в отличие от писателя-летописца, от шоу-писателя) в том и состоит, чтобы оставлять эти вехи, для идущих следом.

Это не значит, что другие категории писателей не нужны. Нужны все, «каждый для своей ниши», каждый для своих целей (не своих личных, а целей своего жанра). Ведь даже «пустышки» подают в своих произведениях какие-то мысли, идеи, какие для высших слоёв наивны: «детский сад!», но те, кто читает «ширпотреб», ведь серьёзные книги не читает, значит, узнать полезное может только из этой литературы. Это полезное и подаётся здесь не концентратом, а коктейлем для младенцев.