В дневном сне (16:00 – 17:00) — ощущение собственной всемогущести, которое я только-только начинаю в себе ощущать и осознавать. Сам сон — какая-то помесь триллера с мелодрамой, сюжет значения не имеет; всё — в моих ощущениях. Только последние эпизоды (наяву я замёрзла и вот-вот уже просыпалась — сама, так как Л. беседовал с О. Ш.): мы — несколько человек, участников сна — вышли на песчаный берег почему-то не моря, а какого-то узкого канала, с дном песчаным, естественным, но огороженный бетоном, шириной около 30 метров. Вода очень прозрачная и на вид холодная. Одна женщина уже окунулась и одиноко сидела, дрожа. Девушка (по идее — М., но не похожа на неё) — уже несколько раз ныряла, смеялась и готова была продолжать это снова и снова. Несколько человек, раздевшись, стояли у подпорной стенки пляжика, на солнце. Они не решались купаться, а один парень (я его держала на властном поводке, словно конвоируя) очень хотел купаться, но думал, что ему нельзя. Я знала, о чём он думал, и про себя думала: «Он ещё не знает, что я собираюсь его отпустить» (он был опасный преступник, мною обезвреженный). Я разделась, в отличие от всех, донага, почему-то не имея ни стыдливости, ни явных половых признаков. Увлекла всех в воду, включая одинокую женщину и парня. Они попрыгали с высокой стены, а я, разогнавшись, стала словно бы прыгать в воду, но боялась попасть в них и, сильно вращаясь вокруг своей оси (вертикально, ногами вниз), перемещалась по воздуху дальше, наискосок. Сначала я ожидала, что, едва перелетев через толпу, плюхнусь в воду, но почувствовала, что могу так перемещаться, сколько посчитаю нужным. И летела дальше, метрах в трёх над водой. Вдруг увидела на дне что-то, заинтересовавшее меня. Показалось: лежит утонувшая женщина, а рядом на корточках сидят двое детей, словно намереваясь её поднимать на поверхность.

Я резко пошла на снижение, нырнула ногами, оказавшись почти рядом. Не рассчитала и, слишком резко оттолкнувшись от дна, вылетела из воды. Они меня заметили. Женщина оглянулась, держа в руке дымящуюся (!) чашку, дети помахали мне руками. Они приняли у неё напиток в чашках. Старшая девочка сказала мне: «Мы не утонули, мы здесь живём. Там негде, а здесь мы никому не мешаем». «Но могут помешать вам, — совсем не удивилась я. — Вот, я — прыгнула и замутила воду. А ведь я, вдобавок, хотела соорудить смерч — он бы вас попросту увлёк (и обнаружила, что действительно хотела и могла создать смерч)». Они, немного растерянно, переглянулись, а я, уже опустившись в воду и снова взлетая из неё, уже устремляясь к своей группе, предложила: «Если вы не возражаете — я огражу вас», — и уже летела к берегу, где все одевались, а подводные жители говорили: «Можно, мы подумаем? Может, мы перейдём в другое место?» «Думайте», — ответила я, уже стоя на берегу одетая и размышляя: отпускать парня сейчас или разобраться сперва в своих свойствах? И зная, что ограждение я им поставила всё-таки, такое, чтобы оно возникало всюду, где они поселятся.

…Последние два дня донимали боли. Пила много анальгина. Вчера перед сном вновь был сильный укол, я выпила две таблетки, с тревогой думая, что это слишком я разошлась. Моя тревога породила более чистое и уверенное Обращение. Потом около часа меня волнами сотрясали вибрации, снаружи незаметные. Значит — не озноб. Утром вставала с опаской, но — возблагодарила Бога — чувствовала себя гораздо лучше. Весь день, однако, осторожничаю, не делая резких движений. Л. хочет 27-го на Агоны ехать с коляской, а я боюсь. Но ответила: «Если ты хочешь с коляской, значит, мы поедем с коляской», имея в виду совсем не то, что он думал: мол, я уступила. — Если надо — моё здоровье поправится. Нет — ухудшится. Посмотрим.