Во сне 

происходит натуральное броуновское движение литераторов, общественников. Нескончаемые выступления, мероприятия… 
В конечном итоге, мы наводим порядок в мастерской. Всем скопом. В конце помещения стоял на столе компьютер (не включённый), я всё порывалась добраться до него – засесть за работу. Но всё мне кто-то или что-то препятствует, мол, не отлынивай от общей работы. В конце концов, я схватила ящичек с гвоздями, шурупами – грязными, ржавыми – тщательно перемыла их под краном, сложила назад в ящик, отнесла туда, где ему предстоит стоять (на полу у стены, на которой я вдруг мельком отметила тёмно-розовые обои, бывшие когда-то в комнате на Фурманова). Ящик я поставила, тишком задвинув им небольшую горку немытых гвоздей, лежавших там на полу. Ещё мелькнула мысль, что ведь их тоже надо взять, помыть и положить в ящик, но: никто ведь не видит и не знает… и тут же знаю: видит и знает один человек… 

Всё же, я оставила как есть, и кинулась опять к компьютеру, но там двигали мебель, переставляли. И, наконец, я увидела, что здесь работа подходит к концу. 
Стою, жду. 
Ко мне подскочила Н. С. Т., дала рукопись (в компьютерной распечатке), чтобы я её «завела», подправила и сделала брошюрку. Я, кивая, просматриваю рукопись. Текст не читаю, но знаю – на какую это тему. По всем листам попутно с текстом, иногда разбивая его, идут исполненные шрифтом (а не Paintebrus-ем) рисунки, как чертежи, но не чертежи, перемежающиеся символами. Я спрашиваю Н. С. Т., повторять ли мне их, но она невероятно смущается, пытается забрать рукопись. Однако я её отговариваю, мол, «заведу», а с символикой разберёмся при форматировании. 
Я сажусь работать: включаю компьютер, подвигаю к себе клавиатуру. За спиной – галдёж продолжающейся суеты. На душе скребут кошки из-за гвоздей… Но я работаю. 

Посыпаясь, с иронической усмешкой думаю: «Вот так во всём: спешка, суета… где-то оставленная грязь по закоулкам. А гвозди-то надо было мыть керосином, а не водой…»