Отчётливо увидела проход через толпу по узенькой улочке. Крест был настолько тяжёл, что Он согнулся, что называется, в три погибели: физически Он не очень силён был. Жалость и боль сжали сердце, хотелось хоть чем-то помочь. И я на какие-то мгновения ощутила всю тяжесть Его Креста. Не знаю, помогло ли Ему это хоть на йоту… Это был брус из цельного ствола, метров шесть длиной, грубо отёсанный до прямоугольной формы, затеси эти добавочно давили острыми краями… Почему ни одному художнику не подумалось о грубой работе? Крест рисуют, пишут — гладеньким… И это было не только очень, очень тяжело, и очень, очень больно. А Он… Он поглядывал из-под падающих на глаза прядей на людей. На орущих, издевающихся людей. И взгляд Его, сквозь муку непомерной тяжести, сквозь боль от режущих затесей, взгляд Его, обращённый на людей, был полон любви, нежности. И Он боялся кого-то зацепить своей ношей, чтобы не поранить, не причинить боль, страдания.

Мгновения видения… Имя, взгляд, увидевший и меня: словно прямо мне в глаза, в тот миг, в тот миг, когда я потянулась душой — помочь. Это было — словно я на миг мига вошла в кадр в тот момент, когда тот, кто Ему действительно тогда помог, вышел из толпы, принимая ношу на свои плечи. Ощущение присутствия, звук сотен голосов на непонятном языке, ощущение пыли под ногами, ощущение духоты в тесноте улицы от толп, незнакомые запахи, запах Его пота — какой-то особенный. Словно не непосильную ношу несёт, а… нет, наверное, просто чистый, как у младенца, когда тот вспотеет во сне.

И — мокрые от пота пряди на глазах желтовато-коричневые, как выгоревшие на солнце тёмно-коричневые. И глаза — тёмные, с такой же лёгкой желтизной, словно отражается песок или глина. Или — свет изнутри. Смешанное ощущение.