«Лужа лежала под деревом, как цыганка». Юрий Олеша. Какое сравнение! Так и видишь её – синюю от отражённого осеннего неба, в пёстрых пятнах опавшей листвы… независимо, но никому не мешая, прилегла молодая цыганка в пёстрых юбках своих, в яркой шали, отдохнуть под деревом…

Эта лужа похожа на криво нарисованную улыбку плохого клоуна, которого после неудачного выступления забросали гнилыми помидорами. Убрать бы его с арены, да видно, нет у администрации замены. Снова и снова, из года в год выпускают его на манеж. Хоть он не столько веселит публику, сколько угнетает. И, от сознания своей безнаказанности, всё более наглеет, всё шире расползается его злая ухмылка, кое-как намалёванная грязными белилами.

Что ни дождь, эта лужа тут как тут: расплывается в ухмылке от бордюра до бордюра. Ни проехать, ни пройти. Самодеятельные огородики со своими оградками подступают вплотную к бордюрам – кошка и та едва проскочит, брезгливо отряхивая лапки.

Всевозможный сор, носимый ветром, оседает на грязную воду, пятная нахальную улыбку.

Много лет в непогоду, когда выходит на арену недобрый клоун, жители двора выкручиваются, кто как может. Кто на машине – осторожно, на ощупь проезжают: в коварной луже всегда скапливаются осколки стекла, острые камешки и кусочки проволоки. Кто пешком – или вдоль ближнего дома по разрушенной отмостке протискиваются, или дают кругаля вокруг всего двора, серпом лежащего: иного выезда-выхода нет.

А если инвалид – сиди всю непогоду дома, да и после дней несколько, пока подожмутся, усохнут углы клоунской усмешки.

Из года в год, из дождя в дождь выходит злой клоун на арену двора. Выходит, ухмыляется недобро клянущим его людям: мол, что вы со мной сделаете – я есть и всё!