«… А потом один из обследовавших сказал, что, мол, я чрезмерно впечатлительный. Конечно, это тоже ничем не объясняло моих странностей, и родители мои, в конце концов, поставили крест на всех этих обследованиях-исследованиях. Ребёнку учиться нужно, жить нужно, а не служить всяким бездарям материалом для диссертаций, – так мой прямолинейный папаша и заявил всему высокому консилиуму.

Но выписки-выводы их на всякий случай предусмотрительно сохранил. С ними мне и удалось, практически без проволочек типа экзаменов и медкомиссий, получить эту вот мою работу…»

Специалист по нештатным ситуациям в Ближнем Космосе. Каково? Это потому, что они не уверены, сработает ли моя способность ходить пешком по Тверди небесной в Космосе отдалённом, без ориентира Земли или Луны под ногами.

Так вот, заговаривая зубы притихшему на орбите Кувалдину, я, шаг за шагом, приближался к обрывку страховочного троса, свободно болтавшемуся в пространстве. Свободно он болтался для всех, но не для меня: для меня он лежал спокойно и недвижно на Тверди небесной, – подходи и бери. Вот только подойти труда стоило неимоверного. Может, и прав был тот, последний исследователь – чрезмерная впечатлительность…

…Всё случилось из песенки. Дурацкой, скажем прямо, с урока пения в третьем классе. «Ночью перед стартом снится космонавту страшный сон. Снилось космонавту – На прогулку в Космос вышел он. Вязнут в небе ноги, Страшные созвездья встали в ряд: Раки, Козероги, и глаза Медведицы горят…» Вот из-за этого и хожу, как в песках зыбучих, и осторожничаю, без конца озираясь и вздрагивая при малейшем скрипе-шорохе: последствия-то могут оказать ой-ёй, какие пренеприятные.

«Какие скрипы-шорохи в Космосе, чудила?!» – очухался до рассуждений Кувалдин. «Какие… Это ты Лукаса спроси – какие… сам заозираешься».

Но в этот раз, кажется, сошло. Если не с рук, то с орбиты: поймал я Кувалдина за обрывок троса, прицельно так глянул в сторону станции, изящным парусником плывущей на фоне мириадзвёздной пропасти Великого Космоса, и, слегка подёрнув, направил его полёт точнёхонько в раскрытый зев шлюза. Влетев в помещение, горе-путешественник втянул туда и меня, избавив от долгого пешего возвращения. И вовремя. Потому как, едва мы шлюз задраили, скользнула за иллюминаторами чёрно-мрачная и явственно ревущая тень, мыкнула и даже весьма ощутимо боднула станцию – так, что заперемигивались тревожные огоньки и заверещал сигнал всеобщего оповещения. Но к счастью тут же всё стихло-успокоилось.

«Что это было?» – озадаченно бормотнул Кувалдин, сбитый толчком с ног и теперь вскарабкивающийся по стенке, дабы принять какое-никакое вертикальное положение в невесомости тесного помещения. Это я могу спокойно стоять на любом полу-потолке, а хоть и на стене.

«Оно… – буркнул я озадаченному напарнику. – Моё…»

«Чего твоё?»

«Созвездие моё – Телец…»

Нееее, блин! Чтоб я ещё раз вышел в этом красном спасательном скафандре! Пусть они там, в «Экстрим-Космо» готовят, ну хоть жёлтый, хоть в полосочку или в горошек – но не красный!!! Не то брошу всё…